Мнения

— Не знаю как вы, а я замечаю жесткую поляризацию настроений в соцсетях. В течение недели появляются два — три информационных повода, которые обязательно раскалывают пользователей, идет жесткое сегментирование провластных и открыто оппозиционных ресурсов, спикеров, настроений. Насколько для общества это правильно и здорово?

— Я бы сказал не о здоровье общества, а о политической дискуссии. Столь жесткое деление, конечно, ее уничтожает. Происходит радикализация, а это плохо. Но это наблюдается по всему миру, даже в США, где, казалось бы, политическая культура складывалась гораздо дольше, чем у нас. Есть исследование по политическому сегменту американского Твиттера. Там два больших, примерно равных кластера консерваторов и прогрессистов, которые друг с другом вообще не пересекаются.

— И теперь у нас то же самое: семьи раскалываются из-за разного отношеня к той или иной реформе, заявлению президента...

— Мне кажется, что это неадекватное поведение и люди слишком заморачиваются по поводу политики. Есть хорошие примеры активных граждан: мой товарищ Сергей Лежнев — самый известный блогер Черноземья. Я рекомендую посмотреть его блог: он суперактивный (инспектирует больницы, пишет запросы в прокуратуру, по которым реально сажают коррупционеров), по многим вещам достаточно критично относится к власти. Но человек занят делом, в отличие от тех, кто занимается дискуссиями по поводу убийства Немцова.

— Это похоже на призыв администрации президента к политикам: идите, избирайтесь сначала в районные думы, потом в городские, потом в заксобрания регионов...

— Призыв на самом деле хороший.

— А мы будем заниматься большой политикой.

— В чем и сложность: в этот призыв многие не поверят, потому что у нас очень часто меняются правила игры.

— Я от вас ждал другого призыва: политики, идите в соцсети!

— И я это говорю на каждой публичной площадке. То, что у нас депутаты не представлены в соцсетях, — позор. Мне кажется, что это такое наплевательское отношение к своим избирателям, страх нарваться на негативную реакцию.

— Вот, например, фото из личного аккаунта вице-губернатора Челябинской области. Как оцените?

— Забавно... Но я не вижу ничего плохого в этом посте. Человек просто очень неформально ведет свою страницу, и большинство людей, которые увидят этот пост, подумают: ок, живой человек. Политики не идеальны и вправе показывать свою человеческую сторону. В данном случае — общение с детьми.

— Может быть, участие политиков в соцсетях станет неизбежным при каком-то кардинальном росте аудитории Рунета?

— Вообще, она продолжает увеличиваться. Конечно, в Питере и Москве почти стопроцентный уровень проникновения, и территориально основной драйвер роста — малые города и даже село. Но сейчас фиксируется всплеск подключений в наиболее старшей возрастной группе: дети покупают своим родителям ноутбуки, общаются с ними по скайпу. В результате пожилые люди постепенно начинают заходить на сайт «Комсомольской правды», потом — «Московского комсомольца». Потом узнают, что у Владимира Соловьева или Олега Газманова есть страничка в Твиттере, и регистрируются там.

— К чему это приведет?

— Уже есть результаты: изменился демографический состав интернет-пользователей России. Еще пять лет назад были популярны разговоры про партию Интернета и партию телевизора. Сейчас у нас нет таких партий, широкие народные массы — уже в Интернете.

Замечательный пример — самые популярные хештеги и вообще упоминания слов в Твиттере в то время, когда идут крупные телешоу типа «Голос» или «Танцы». Львиная доля обсуждений касается именно телешоу, и то же самое — в Штатах. Имеет место сдвоенное медиапотребление: люди смотрят телевизор и одновременно обсуждают то, что происходит на экране, в социальных сетях. Это касается и не развлекательного контента. Яркий пример — фильм «Крым: возвращение на Родину». Даже до того, как фильм был показан в Москве, люди посмотрели на Ютубе версию для Дальнего Востока и уже обсуждали эту картину. И я думаю, что в день показа значительная доля обсуждений и в Твиттере, и в Фейсбуке была посвящена фильму.

Но есть и обратная реакция. Люди в телевизоре тоже не могут не замечать Интернет, потому что без него невозможно. Екатерина Андреева в программе «Время» в прямом эфире общается по скайпу. Всё. Мы уже живем в другой реальности.

— А как вы оцениваете политическое спокойствие, удовлетворение ситуацией в стране?

— Если по 10-бальной системе, то восемь. Понятно, что у нас есть некоторое напряжение, связанное с международной ситуацией, но в краткосрочном периоде двух лет я не вижу никаких признаков политической нестабильности, на внутреннюю ситуацию смотрю достаточно оптимистично. Думаю, что мы достаточно спокойно пройдем выборы в Госдуму (будет какое-то политическое оживление, но не дестабилизация). А вот уже ближе к 2018 году возможно всякое.

— Даже убийство Бориса Немцова вы не воспринимаете как дестабилизирующий фактор?

— Это убийство, безусловно, всех шокировало, но не дестабилизировало ситуацию в стране. Вы же видели, как прошел митинг в память о нем — массово, но без попыток перейти в какое-то несистемное русло, прорвать цепи ОМОНа. Прошли люди и прошли...

— Но людей пришло достаточно много, они хотели быть замеченными. Это повод для реакции власти.

— Люди простились с Немцовым, незначительная их часть — сторонники радикальной оппозиции. Почему это должно вызывать какую-то реакцию? Сейчас вообще изменилось отношение к массовым акциям: они согласовываются. Даже несистемным оппозиционерам дают возможность проводить свои акции. И это правильно. В Москве запускаются сейчас проекты «Открытой России» Ходорковского. Но они тоже не нацелены на результат в ближайшие два года, их замах дальше — лет на пять. Поэтому если мы говорим о возможности дестабилизации, об условном майдане в России, то это дело не слишком ближнего будущего — это история конца 10-х годов.

— Убийство Бориса Немцова, марш в Москве были еще и сигналом о несогласии. Вновь пошли разговоры о том, что нужно «валить», потому что здесь себя реализовать невозможно.

— Вы думаете, что эта невозможность появилась в последние полгода, а раньше ее не было? К сожалению, отъезжающие были всегда. Сейчас отъезд чаще вызван эмоциональными факторами, основан на информации из интернет-СМИ. Если люди хотят уехать, то для начала не нужно им мешать. У нас граница открыта, и я считаю, что это правильно. Многие вернутся.

— Если мы говорим, что эмоциональные причины для отъезда существуют и они в основном создаются после прочтения интернет-ресурсов, означает ли это, что власть не может навязывать свою повестку на подобных площадках?

— Если посмотреть на топ-10 российских СМИ, то навскидку шесть — семь будут занимать, скорее, сторону действующей власти. Поэтому здесь проблем нет.

— И лидеры этого топ-10 еще две недели назад активно задавали вопрос: «Куда исчез Путин?» Эта история была позитивна для власти?

— Нейтральна. Президент не появлялся на публике примерно неделю. Широкие массы это заинтересовало? Да ни фига. Понятно, что это обсуждалось, но я не вижу здесь никаких проблем. Были слухи, что он болеет. И что в этом такого? Разве он инопланетянин? Президент появился, все на него посмотрели — очевидно, что с ним все ок.

— Насколько я понимаю, сам приход широкой аудитории в Интернет не означает доверия к нему как к источнику информации.

— Нет, но есть другой эффект. Аудитория Твиттера и Фейсбука, ранее такая элитарная, очень московско-питерская, сильно размылась именно за счет населения всей нашей Родины. Посмотрите комментарии под статусами популярных пользователей Твиттера: это жители небольших городов страны, часто пенсионеры... И это скорее лоялисты, чем оппозиционеры: путинское большинство пришло в соцсети. Произошел просто стремительный рост патриотического сегмента российских соцсетей, что для оппозиционного сообщества — драма. И это будет еще продолжаться в течение четырех — пяти лет: лоялистов будет становиться больше.

— Раньше считалось, что, если они придут в соцсети, тут-то мы их... переагитируем.

— Да, а получилось наоборот. И, кстати, это связано с технологической ошибкой самих оппозиционеров в связи с событиями на Украине. Они заняли откровенно антироссийскую сторону, и большинству стало очевидно, что эта группа настроена против родной страны всегда, вне зависимости от контекста информации.

— Это связано с событиями на Украине, а не с тем, что после просчетов избирательного цикла 2011 — 2012 годов власть уделила Интернету больше внимания?

— Внимание, безусловно, было уделено. Что и привело к определенным результатам в части появления медиаторов. Но приход массового пользователя в соцсети — это естественный процесс, и он прогнозировался. Просто оппозиция думала, что она быстренько перекует массового пользователя и сделает из него свою электоральную базу, потому что в Интернете у нее на тот момент были более сильные позиции, чем у лоялистов. Но массовый пользователь пришел уже со своим сложившимся политическим сознанием, со своими предпочтениями.

— Мне кажется, нужно признавать, что лоялисты чувствуют себя увереннее и вследствие «зачистки» интернет-медиа. Те самые шесть — семь лояльных из десятки самых популярных...

— Да, это одна из причин. Но дополнительно: за два — три года появились такие ресурсы «за», как Life News, Russia Today — на русском языке. Сейчас Russia Today — лидер соцсетей по новостному трафику.

Сама «зачистка» интернет-СМИ, думаю, в основном была связана с тяжелыми отношениями между редакторами и владельцами СМИ. Понятно, что владелец может держать в голове разные интересы, в том числе и политической безопасности.

Мне очень интересна была судьба URA.Ru. Я отследил момент — месяц назад прочитал ваше интервью о том, что от вас требовалось стать Russia Today. И я подумал, что на этом история ресурса закончена. Обычно, когда говорят, что «мы будем искать новый формат», так и происходит. А вы продолжаете существовать.

— И неплохо живем. Спасибо за интерес к нам. Это приятно.

В 2013 и 2014 годах мы стали свидетелями появления государства в сфере контроля за Интернетом. Есть много вопросов к принятым законам, непонятна их реализация, но государство заявило о своем присутствии. Как вы считаете, это уже финальные правила или мы можем увидеть ужесточение в какой-то перспективе?

— Я не вижу никакой опасности в Рунете для власти. Он сейчас в основном поддерживает власть. Понятно, что ситуация может измениться: Рунет гиперактивен и может выстрелить. К счастью, и власть не считает нынешний Рунет опасностью для себя. Я не думаю, что возникнут какая-то стена или заградительные предложения. Скорее, государство сочтет, что должны создаваться определенные условия преференций для интернет-ресурсов, находящихся на территории Российской Федерации.